Кажется, у меня будет ребенок. И что с ним делать?
По незнанию и из-за неопытности поначалу обходимся с ним так, как помним из детства. Так, как думаем, заложено у нас в инстинктах: обогреть, переодеть, накормить. Скорее всего, наш незамысловатый рептильный, то есть базовый, мозг именно это и имеет в виду. Но мы же не останавливаемся, мы накупили книжек по детской психологии, ведь нас научили, как нужно воспитывать, чтобы из ребенка получился такой себе качественный индиго. Мы можем многое рассказать о детских болезнях, которые всего лишь проекция психосоматических проблем.
Педиатры с именем, детские психологи с именем, детские тренеры с именем очень настойчиво прокачали нам мозги. Ну что, кукла, иди к маме, я готова тебя воспитывать! Стой, стой, не дай боже, на ручки. Никаких ручек, стой на месте, соблюдай дистанцию, чтобы не вырасти тряпкой. Или все поменялось? И уже нужно на ручки, чтобы детка выросла с сызмальства приобретенной долей эмпатии? Окей, сейчас со всем разберемся.
Ребенок как проекция твоей жизни. Только с коррективами
Мне кажется, мы воспитываем своих детей по двум ярко выраженным сценариям. Вот, например, первый тип: ребенок как проекция. Здесь родитель видит продолжение своей жизни в жизни малыша. Бедный ребенок, в этом случае ему придется пройти через все круги неудач мамы или папы, по возможности подкорректировать их и выйти из былых провалов родителей победителем. Не позавидуешь.Однажды на одной киностудии я была свидетелем печальной истории. Молодая женщина нависла над пухлышом-малышом лет 7-8 и шипела ему в темечко: учи роль, учи роль. Мальчику хотелось болтать ногами, рассматривать рыбок в аквариуме, дышать на стекло и потом делать на нем красивые разводы пальцем. Ему хотелось делать все на свете, но только не учить чьи-то глупые слова, которые кто-то вдруг решил залить ему в голову. Я смотрела на него и думала: хоть бы это были не мои диалоги, которые его так жестко заставляют учить. Он же меня возненавидит, даже ни разу не видев. И будет прав.
А еще я вспомнила фильм Лукино Висконти «Самая красивая», где Маддалена Чеккони в исполнении Анны Маньяни носилась по киностудии со своей дочерью Марией, уверяя, что у нее самая красивая и самая выдающаяся дочь. «Я бы тоже смогла, если бы захотела», — эту фразу героини Анны Маньяни можно смело считать квинтэссенцией метода воспитания «ребенок как проекция». Я посмотрела «Самую красивую» еще в детстве, и этот фильм отложился у меня в голове: бедные дети, бедные родители, подумала я еще тогда. С тех пор мои мысли на этот счет не изменились: бедные дети, бедные родители.
Мы хотим, чтобы у наших детей жизнь была лучше, чем у нас. Поэтому записываем их на курсы японского еще в два года (потому что по своему опыту знаем, что языки надо учить с пеленок), не пропускаем ни одних кинопроб в городе (потому что знаем, что нужно быть настойчивыми и не сдаваться), отдаем их учиться в университет (откуда когда-то нас выгнали или, более того, куда мы так и не смогли поступить). Мы живем свою жизнь, но уже в рамках их жизни, решаем, с кем им лучше встречаться (примеряя их выбор на себя), куда ходить (примеряя их решение на себя), что думать (примеряя их мысли на себя). Покупаем им все, чего у нас не было, навязываем свои мечты и добиваемся их исполнения, убеждаем, что так им будет лучше, а вот так — непоправимо хуже.
В общем, сценарий проекции своей неудавшейся жизни на жизнь ребенка понятен. Чем это может закончиться? Может закончиться травмой детства. А может сложиться еще трагичнее. Почитайте как-то «Замок Броуди» Арчибальда Кронина. Нэсси провалила экзамен Лэтта, поняла, что подвела отца, и повесилась дома.
Я буду тебе служить
Другое дело — служение. Люди заводят себе ребенка, чтобы служить ему, такого себе маленького божка. Раствориться, померкнуть, исчезнуть — тебя не существует, твоя жизнь продолжается в жизни твоего малыша. Уже никто и не вспомнит, кто ты, о чем мечтала, сбылись ли твои ожидания, что ты хочешь, что планируешь. Что ты думаешь, именно ты, что ты думаешь о себе, не о том, что так было бы неплохо твоему ребенку.«Как дела, Лена? Как жизнь, что у тебя нового?» — спросила я как-то одноклассницу, случайно встретив ее в родном городе, который покинула очень давно. «Все нормально, — отвечает мне Лена. — Ребенка родила». И все. И пауза. Я пыталась уточнить, что я спрашивала про ее жизнь, что мне интересно узнать все ее проявления и грани. Но иногда «ребенка родила» — это окончательный вердикт и жирная точка в расспросах, их больше нет, они исчерпаны, потому как главное знание уже получено. Я родила ребенка, точка. О чем угодно спрашивай, но все мои ответы будут вертеться вокруг главного героя — моего сына/моей дочери.
И непонятно, что опаснее?
Мне кажется, что служение так же чревато, как и проецирование. Потому что обе формы страдают одним недостатком — невосприятием. Невосприятием ребенка как другого человека или же отказом от себя и от своей жизни. Он не твоя собственность, не комод, который ты на днях купила, поэтому имеешь полное право перекрасить его в лавандовый цвет, не сумка, которую можно подлатать, если что. Твой ребенок — это человек. Просто этого человека ты воспроизвела, но этот факт не сделал его твоей игрушкой, твоей говорящей куклой.Так же и со служением. Ты возложила на алтарь жизни ребенка свою собственную. Тебя нет — есть только твой малыш и его желания. Беззастенчивые сюсюканья с новорожденным, выросши, не перешли в новую форму общения. Твой ребенок остался для тебя маленьким беспомощным существом, за которого отвечает прямолинейный и охальный рептильный мозг — защитить, обогреть, накормить. По мере того, как малыш взрослел, этот набор функций разрастался до поиграть, почитать, успокоить, отвести в школу, защитить от хулигана, помирить с девушкой, сделать за него предложение…